Глава 5
Время, вперед! Москва, апрель 1983
Дверь однокомнатной квартиры антигероя гстеприимно распахнулась перед сувениром Юленькой, невысокого росточка живою куколкой, темноволосой, с мальчишеской стрижкой, с синими очами в обрамлении натуральных, не тронутых тушью волшебных ресниц, с не ведающим помады маленьким ртом на по-питерски бледной, чуть тронутой румянами детской мордашке. Что говорить, хороша была начинающая журналистка в своем черном трикотажном комбинезончике, в черной водолазочке, алых сапожках и с алою спортивной сумкой «Пума» через плечо, в черном же блейзере а-ля Миша, не то Яковлев (Michael Jackson), не то Дворянский (тоже Миша – был тогда в Питере такой популярный артист театра, кино и эстрады; фамилия близка к подлинной), теперь уже москвич. А Майкл Джексон москвичом еще не стал, и его экологическую нишу занял проживающий теперь, правда, в Лондоне юный московский суперстар Владимир Солонцов (фамилия противоположна подлинной по смыслу, имя же настоящее), но все это так, к слову. Я здесь еще расскажу тебе, читатель, немало интимных подробностей детства звезды.
Антигерой, вчерашний неудачник и взбесившийся опоссум, с утра же само радушие, в
кимоно с драконом, в головной повязке с иероглифом, обозначающим в переводе с японского девиз этого своего гороскопического знака – что-то вроде «Что хочу, то и ворочу», – предложил гостье кофе с молоком и пирожные в кухне-столовой однокомнатного апартамента, перед тем ненавязчиво кивнув на дверь совмещенного санузла, где сувенир попудрил нос, не без удовольствия отразившись в большом, во всю стену, зеркале. Хозяин тем временем, пройдя в собственно апартамент, не глядя нашарил в старинном дедушкином буфете, украшении апартамента, «домашнее задание» – четвертинку «хлебного кваса», правда, как слеза прозрачного и с другой этикеткой, и махнул для свободы общения при первом знакомстве. Но не из горла, а из стопки, и не весь «квас», а только пятьдесят граммов.
Беседа за утренним кофе полилась оживленная, дружественная, такая, словно были гостья и хозяин давно уже знакомы и просто не встречались какое-то время по не зависящим от них обстоятельствам. А какое утро смотрело в распахнутое настежь окно апартамента!
– Уверен, ваш визит принесет мне удачу,– сказал хозяин.
– Нет, все будет совсем наоборот, – серьезно отвечала Юленька.– Мой первый визит обыкновенно приносит несчастье. Я не виновата. У меня папа украинец, а мама финка… Но только самый первый визит. А потом уже все ничего.
«Ого! – не без внутренней дрожи сообразил я.– Украинско-финский коктейль в ее венах и артериях! То есть ведьма в квадрате!»
– Уверен, существуют исключения, которые только подтверждают общее правило, – галантно парировал я вслух.
– Не знаю, – сказала Юленька.– Вы все-таки будьте сегодня поосторожней.
Как в воду она глядела!
Черный блейзер висел на плечиках в прихожей апартамента. В это самое время доктор Евсейка звонил Спазману, своему тестю, и, пересказав вчерашний незавершенный монолог песенника-висельника, он же ВО, получал указание: связаться с Ермолаевым-Перельманом, а если надо, то и с унылой гнидой Палкиным, сам же взял на себя разговор «по вертушке» из Гильдии композиторов, где он председательствовал, с гнусным хером Нилом Петровичем. В результате всех этих переговоров выяснено было, что ВО проходил в районном психдиспансере по ситуационной реакции (попытка суицида в связи с уходом любимой бывшей жены его, Кошеньки, к вокалисту А.Г., актеру Игорю Близскому и сыну Спазмана Вовику – сразу к троим; ни у кого из них она, правда, надолго не задержалась). Но факт суицидной попытки, как выяснилось, был зарегистрирован в районном психдиспансере. Решили, что, выполняя свои прямые обязанности замглавврача пислечкомбината, Евсейка пошлет к поэту-висельнику на дом пислечкомбинатовского психиатра Шульмана, и тот в диалоге установит степень психической вменяемости пациента. Предположительный диагноз – «социально опасен» – определили в телефонной беседе «по вертушке» гнусный хер Нил Петрович со Спазманом. Они же вынесли и приговор: принудительное лечение в спецучреждении медицинского типа.
– А нынче вечером я приглашаю вас в концерт пианиста-импровизатора Рэйна Р.,– продолжал тем временем гостеприимный хозяин холостяцкого апартамента. – Рам нравится Рэйн Р.?
– Очень! – сказала Юленька.
– И поужинаем после концерта у них в постпредстве. Там в баре всегда есть ликер «Вана Таллин». Любите «Вана Таллин»?
– Очень! – сказала Юленька.
А хромой доктор Шульман Илья Давидович, восходящее светило отечественной психиатрии, лучший ученик академика Белоснежкина (фамилия близка к подлинной), жал тем временем на педаль газа своей синей «трешки», мотался по городу, выполняя полученное от Евсейки задание: прихватил в районном, по месту прописки галантного ухажера в кимоно, психоневрологическом диспансере справку об имевшем место факте попытки самоубийства пациента; заехал в управление внутренних дел того же района и там приватно побеседовал от своего и Евсейкина имени с замзавотдела майором Шухером Ионой – и далее двинул на
дом к пациенту.
– Вы пока видик посмотрите,– сказал хозяин гостье-сувениру.– Вы не обижайтесь, что я вас принял не во фраке. Но я сейчас переоденусь. Мне надо к машине спуститься и тормозные колодки проверить. Я мигом.
– Только порнографию не ставьте, – попросила гостья. – Знаете, я никогда еще порнографических фильмов не смотрела. И не хочу.
– И правильно! Да у меня и нет порнографических фильмов, – солгал уже переодевшийся из кимоно с драконом в камуфляжный комбинезон, приспособленный для косметического авторемонта, поэт, вчерашний неудачник. И поставил для Юленьки мягкоэротичную кассетку «Влюбленная мелодия». И пошел к дверям. А у дверей звонил уже доктор Шульман.
– Кто там? – спросил камуфляжный висельник.
– Из поликлиники,– отвечал из-за двери хромой доктор. – Вы заезжали вчера, звонили? Плохо себя почувствовали?
Автор открыл дверь и впустил психиатра. Он его принял за дежурного терапевта и слегка устыдился в душе вчерашнего своего разговора с замглавврача Евсейкой. И отложил проверку тормозных колодок, пригласил Шульмана на кофе с пирожными, представил Юлию Опанасовну Кривенко, ленинградскую журналистку.
Доктор от кофе не отказался, составил даже компанию хозяину на рюмочку «хлебного», цвета слезы, «русского кваса», хоть и был за рулем. Правда, когда гостеприимный хозяин разливал «квас» по рюмкам, доктор обратил пристальное внимание на дрожь в руках пациента, так называемый тремор. Обратил он внимание также и на камуфляжный трофейный комбинезон хозяина, на акаэмовский штык-нож, лежавший в ножнах на столе, давно уже зарегистрированный мною в охотничьей гильдии Росохотрыболов союза, каковым образцом холодного оружия третьего дня резал мясо на шашлык, да так и забыл штык-нож на столе. Но доктор не спросил о факте регистрации оружия, это не входило в его компетенцию, а лишь отметил факт его наличия, плюс тремор и камуфляжно-воинственный вид пациента. И, допив кофе, спросив еще раз о самочувствии и, получив ответ, что сегодня оно уже лучше, откланялся. На обратном пути в пислечкомбинат, проезжая по улицам, из многих московских окон слышал лучший ученик Белоснежкина припев злосчастной песенки:
Три слова снова
твердит солдат:
Шатила, Сабра,
Арафат!
В моде была в те дни не прошедшая в эфир песенка, что уж тут оставалось поделать?