Глава 11
Я выношу мусор!
Очень хотелось на воздух! Меж тем в отделении искали добровольцев для того, чтобы вынести мусор. Всем было западло. Я вызвался. Подслушал под дверью ординаторской, как лечащий мой врач Валентина Михайловна возмущенно говорит сестре-хозяйке: «ПОчему это Владимир Иванович должен выносить мусор?» Я (постучавшись и получив разрешение войти): «Доктор, это моя просьба, очень нужен глоток свежего воздуха». – «Что ж, в таком случае – пожалуйста».
Четвертый день пребывания в клинике. Первый мой выход из замкнутого пространства наркологического отделения № 27 – в сад, в апрель, на волю, в пампасы! Правда, в сопровождении санитара Егорыча. Бак с мусором за две ручки несем я и еще один мой сопалатник, тихий дядя Тиша, тоже, как и Егорыч, 1931 г.р. Нам выдали ватные бушлаты.
О, дорога к помойке – задворками яблоневого сада – десять минут туда и обратно! И Егорыч около помойки покурить разрешил! А вечером нам с дядей Тишей доверили вынесение бака уже без сопровождения, и мы пошли не задворками, а по дорожкам сада, мимо беседки с кариатидными амурами. «О, весна без конца и без краю! Без конца и без краю мечта! Узнаю тебя, жизнь, принимаю и приветствую звоном щита!» Точнее – крышки от помойного бака.
Дядя Тиша рассказал по дороге, что грохнувший телевизор Бугров завернулся обратно в первую поднадзорную не только из-зи фильма про крейсер «Варяг», который подействовал на него в отрицательном смысле, но в основном из-за того, что ему три ночи не давала спать компания Толика Ж., писательского сына, любителя Марселя Пруста, картишек и «колес». И вправду на вторую мою ночь в «палате лордов» рядом на пустой койке, куда потом положили Володю Перевезенцева, зашуршали картами, захрустели таблетками, понесли на подзаборном сленге какую-то уж такую хуйню, что пришлось мне спрятаться с головой под одеяло и начать считать верблюдов. Где-то на двухсот двадцатом только я уснул. А Бугров, видно, не умел считать верблюдов, чтобы засыпать в новых условиях, вот и пострадал.
Оказывается, помимо Егорыча есть в отделении еще один санитар, его сменщик, по кличке Матрос. Егорыч больных не бьет, а Матрос бьет, притом самых беззащитных, поэтому в дни дежкрства Егорыча сортир моют дежурные психи, а Матрос вынужден сортир мыть сам. И моет. Дядя Тиша считает, что Егорыч делает ошибку, пия портвейн, в его возрасте лучше, по мнению дяди Тиши, пить водку. Выяснилось, что зарплата санитара – 90 рэ, но Егорыч через день работает санитаром еще и в мндвытрезвителе. Он, оказывается, борец с алкоголизмом. И на круг у него, не считая пенсии, выходит 180 рэ.
Дядя Тиша собирается выписываться. У него сын в Новочеркасске. Еще его сведения о побегах из психушки. Они подтверждают мои предположения, что бежать отсюда возможно. Совсем недавно из женского отделения увезли невесту. А через несколько дней в том же отделении девочка повесилась. Вот сколько полезной информации я получил, вынося помойку с дядей Тишей, до той минуты, как нам встретились две тетки с пустыми ведрами. Берегитесь, Владимир, такая встреча не к добру. Не успел я сложить пальцы правой руки в жест благословения Христова, чтобы беду пронесло мимо, правая-то рука у меня была занята ручкой от помойного бака… Стрельнула у меня одна из теток пару сигарет.
– Странно, что она у тебя всю пачку не выхватила, – сказал дядя Тиша.– Она тут в столовой посудомойкой работает. А вот ее хахаль идет, дворник.
Мимо прошел в щегольской телогреечке чернявый тип с лицом и усиками альфонса из
довоенных фильмов Рене Клера.
– Она подо всех ложится, – добавил дядя Тиша.
Покурили мы с ним на лавочке и пошли в палату. Пора было чай пить, согласно распорядку. Но чай не подали в 18.00, как положено, перенесли на 21.00. В связи с отсутствием сахара – какая-то из сестер забыла оставить ключ от шкафчика с сахаром. Звонили главврачу с вопросом: можно ли взломать шкафчик? Главврач запретил ломать. Я не придал этому значения, я теперь уже не «ласточка». Мне Лидка-секретарша все, что надо, принесла, и я запил ужин – тушеную капусту и яйцо вкрутую – апельсиновым джусом.
На полях. Профили
Женя, зять маршала Советского Союза М., в профиль точная копия гроссмейстера Анатолия Карпова, совершил два дня тому назад попытку суицида – бритвой перерезал вены на обеих руках. Признался мне, привязанный к койке в первой поднадзорной, где я его навестил, да-с, признался, что причиной для попытки к самоубийству был некий поступок его матери, поводом же – то, что по его просьбе его друг Виктор, как две капли воды похожий в профиль на покойного поэта М. А. Светлова, принес ему с воли, и-за забора, две бутылки розового крепкого. Сечас Виктор от Жени не отходит, видно, осознал свою вину.
Я в дальнейшем так и бкдк их называть в своем дневнике: Карповым и Светловым. Я от этого их патологического сходства со знаменитостями в первую ночь в первой поднадзорной палате чуть, правда, не рехнулся. Впрочем, о первой моей ночи в первой поднадзорной будет отдельная глава… А может, ведра у встреченных нами с дядей Тишей столовских баб не были пустыми? То ведь были мусорные ведра, и они их еще не мыли. Может, там какие-то остатки мусора были? Да, наверняка прилипло что-то ко дну и к стенкам. Так что не падайте духом, Владимир!
21 апреля 1983
У нас в «палате лордов» все спокойно. Утро после визита Лидки с философом было туманное, в коридоре у сортира, как обычно, зверствовала Михална, гнала курцов – она, мол, десять раз уже мыла, а они опять!.. Меня, однако, опасливо оставила сидеть, где я и сидел – на подоконнике.
Вообще сука она еще та – вчера не пустила в ванну впервые за две недели собравшегося помыться (не без моего благотворного влияния) писательского сына Толика Ж. А дело в том, что курил я вчера из-за суки Михалны не в сортире, чтобы не связываться с ней, а в столовой, используя вместо пепельницы помойное ведро, и не один курил, а с толсиым мальчиком Хрюшей, сапожником со Щелковской. Он был в расстроенных чувствах – ему разрешили из ординаторской позвонить в свою мастерскую, он спросил Надю из кассы, а ее не оказалось на месте, и ординаторскую закрыли, и он попросил у меня на палец зубной пасты «Сигнал». Я ему дал пасты на палец, и он пошел чистить зубы. К нему никто не приходит и ничего не приносит. Боже! Сколько же здесь брошенных детей от 15 до 70 лет! Это горькое мое размышление, когда я досмаливал свой бычок в столовой над помойным ведром, было прервано грозным окриком Нади: «В столовой не курить!» И я бросил окурок в помойное ведро. И пошел мыть пол в «палату лордов». Я дежурю по палате последний, третий день. А пока я мыл палату, а потом мыл руки, Малышка, видно, решила, что была со мною чрезмерно строга, и только я, вернувшись на койку, достал из-под подушки свою тетрадочку – она тут как тут: «Владимир Иванович, вы не поможете ли мне таблетки разложить?» Пришлось отставить на время в сторону изящную словесность и заняться фармакологией. Разложил я ей таблетки по пакетикам. А в одном пакетике нашел забытую аминазинку. Это «колесико» было бы мне кстати, я чувствовал себя несколько перевозбужденным – то ли от кофе, то ли от горьких и тревожных мыслей своих, но не успел я утаить аминазинку. Надежда Леонидовна вернулась в палату без стука – хвать таблетку – и
ушла. И не отдала ни за какие коврижки.
Итак, скорее всего, нынче бессонная ночь ожидает меня. Что ж, предамся воспоминаниям и размышлениям. Малышка Надежда Леонидовна явно не объект для кавалерийской атаки с целью установления телефонной связи с волей, ну не пустит она меня к себе в процедурный кабинет, к телефону, раз даже сраное «колесико» ни за какие коврижки не отдала, не пустит, сучка, чует мое сердце. Придется ждать завтрашней ночи, когда на дежурство вернется Любовь Николаевна, Любочка.